Интервью с Егорычем и Лёльсом

Ольга: Представьтесь, пожалуйста.

Егорыч: Фролов Игорь Юрьевич, Маршала Жукова, д. 34, кв. ---. Когда-то играли мы вместе. Старая, и, в общем-то, известная группка. Но промелькнули мы очень быстро. Я уехал в Финляндию жить. Ребята здесь до сих пор трубы железные где-то таскают.

На гитаре бряцал, стишки...

Лёльс: Я и на бас-гитарке и на баяне пытался, но не получилось с баяном.

О: Остальной состав тогда уж назовите.

Е: Егорыч — это я, Лёльс — Леха, Сантёр (Саша) — соло-гитара, текст, вокал, ну и Дрон (Андрей Орлов) — барабанщик.

О: Когда и при каких обстоятельствах образовалась ваша группа?

Е: Да захотелось деньжонок по-лёгкому срубить. Я просто славы захотел и денег. Славу я получил. А денег — увы.

Л: Нет, Игорь по сути спас меня от того, что я чуть не стал вечным студентом. Он понял, что у парня не ладится с высшим техническим образованием. Он говорит: «Давай-ка сделаем»... Стал мне какие-то записи прокручивать. Мы тоже давай. Игорь: «О, тексты». Я: «О, музыка». Раз, дуэтом стали песенки петь, мадригальчики (смеётся).

А потом случайно в подвале точка нашлась, где можно репетировать. Я уже к тому времени со студенчеством своим покончил. Стал продавцом в магазине радиотоваров. Игорь тоже с «Макаровкой» завязал (смеются). И тут с Сантёром познакомились. Наш знакомый служил вместе с ним на флоте. Саша служил в морских частях погранвойск в Приморском крае. И он привнёс нам свою струю.

Е: Очень сильно. Он как катализатор был для нас.

Л: Потому что Игорю тяжело одному текст писать. Я-то, сама знаешь, со стихосложением тяжело.

Е: А я влюбился сразу в сантёровские стихи.

Л: И мелодии у него тоже очень красивые. И вот уже стало нас трое. Решили «Третий Мир» будем называться.

О: А какой тогда был год?

Е: 1988. А может раньше?

О: А сами друг друга откуда знали?

Е: Школьные друзья. С шестого класса вместе учились. И познакомились, мы с Сантёром, стало нас трое. Играть практически никто не умел.

Л: А я на баяне... Первая репетиция, ещё без Дрона (показывает фотку). Игорь приходит в подвал с работы (он тогда кооперативными пирожными торговал).

О: А «Третий Мир», это откуда взялось?

Е: Ну, страны третьего мира, что-то такое. Неудачное название.

Л: (Показывая фотку) Видишь, этот мальчик играет на басу?

Е: Его два месяца учили на басу играть одну фразу: «Пум — пум — пум — пум».

Л: Он этой точкой заведовал — помещение для репетиций. Человека, естественно, нельзя было по боку пускать. Стал я учить его на бас-гитаре играть.

Е: Ему природно не дано было в руки бас брать (смеются). Страшно не умел играть. Не бум-бум абсолютно. Мы думаем: «Как бы нам точку сохранить?» Дадим ему уголки. Знаешь, дзинь-дзинь-дзинь? Он так самозабвенно по ним (общий смех) бряцал. Гитары у нас были на точке — одна в виде трезубца, другая — в виде топора — самоделки. Расстояние между грифом и струнами — сантиметра три. Представляешь, что это такое? А Сантёр как выпиливал. Ну, ему хотелось в группе играть. Он когда пришёл, он нам показывал, как надо играть... Потом подленился. Сволочь... Запил. Сорвал кучу концертов, кучу поездок.

Л: Вот он (показывая фотку) на топоре как раз играет. Первая наша песня была «Блюзец» — вот это как раз — «пум — пум — пум — пум» (поёт):

Я эту песню должен был на баяне играть, а Валерка не мог вот это «пум-пум-пум-пум» осилить за два месяца. В итоге мы всё это похерили. Валерку — на уголки. А мне пришлось взять в руки бас, на котором я тоже, в принципе, не умел играть. Потом мы эту точку потеряли — из-за разногласий с Валеркой. Потому что он понял, что его оттесняют.

Е: И вот, когда мы собрались вчетвером (с Валеркой), у нас барабанщика не было.

Л: И мы первый концерт играли (загадочно) без барабанщика.

Е: Зато успех был просто потрясающий.

О: А когда первый концерт был?

Л: В октябре 1989 года в школе 257. (Шёпотом) Билеты были платные.

Л: Мы к этому времени Валерку сделали менеджером, чтоб игру-то не портил (смеются).

Но появился Миша Гогин (Гого) — авантюрист. И сделал этот концерт платным.

Е: А нам так на сцену хотелось.

Л: А мы тогда пели рок-н-рольчики типа «Браво». (Поёт):

И, представляешь, у Сани порвалась струна на гитаре, и мы эту песню с Игорем вдвоём. А Сантёр говорит: «У меня тут порвалась струна. Я сейчас быстренько сбегаю домой — принесу струну». (Общий смех).

Л: Нам добрые ребята сняли с акустической гитары струну. Вот такой концерт. Мало того, что мы без барабанщика играли, пару песен без второй гитары.

Е: А с барабанщиком мы договорились. Он должен был прийти, но не пришёл. Мы решили выкручиваться из положения — люди же пришли.

О: А как появился Дрон?

Е: Мы сменили два-три барабанщика. Но они так, однодневки.

В то время я просто ходил по Невскому с плакатом, как безработный: «Ищем барабанщика». У «Сайгона» болтался. А получилось случайно...

Л: У барабанщика, который не пришёл на первый концерт, был знакомый Дрон. Он нам его и подсунул.

Е: Самый молодой из нас.

Л: Ему тогда лет семнадцать было. Он начинающий барабанщик был. Лажал страшно. Ну, все лажали, и он в том числе.

Е: Никто не умел играть толком, а давали какие-то концерты. Ну, и не научились играть. Да и желания у меня такого не было — виртуозом стать. Мне на фиг это не надо. Я уже знаю эти три аккорда.

Л: Даже была песня на одном аккорде «Дедушка старый пердун». В ней даже зачатки рэпа слышатся. (Декламирует):

Е: Для меня, вообще, главное, чтобы коллективное творчество было. Я понял, что одному со своим — это не прыгнешь, понимаешь? Когда это плавится в группе, материал, тогда получается что-то.

А у меня план жизни, честно сказать, очень простой, крылатый (я не похож на крылатого человека, скорее с рожками) сочинить просто народную песню. И я всегда отталкивался от дворового фольклора. Меня не интересовали высокие материи, пафосные, ну, может быть, политика немножко зацепила вначале. Конечно, тут такие пертурбации в стране.

О: А когда вас «человек с треугольничками» выселил с этой точки, где вы стали репетировать?

Л: Клуб «НЧ/ВЧ» — выселенный дом, там были репетиционные точки групп разных на Чайковского.

Е: Стали мы играть и расти, расти, расти. Нам очень нравилось играть и поддавать, поддавать и играть.

О: А как вы попали в Рок-клуб?

Е: Нам просто очень захотелось стать...

Л: В Рок-клуб вступали. Прослушивание. Худсовет. Конец 1989 года. Мы буквально за несколько месяцев вступили. Мы сыро, конечно, играли.

Е: Нас так, авансом взяли. Не будете бутылки бить, будете играть здесь.

О: Годы существования группы?

Л: Группа просуществовала очень недолго. В 1991 году мы играли всего лишь дважды. Дрон вышел из психушки и мы выступили на 8-м Фестивале на десятилетии Рок-клуба — март 1991 и в сентябре мы сыграли в Амстердаме.

О: А что Дрон в психушке делал?

Е: Это его личное дело (смеётся). Да, ладно, он от армии там косил.

Л: Ну, зачем? А вдруг его в армию теперь заберут. Наболтал лишнего.

Е: Да, ладно.

1990 год был звёздный. Я получил всё, что я хотел. Всплеск интереса к нам. Через автографы и девочек, выскакивающих на сцену, я прошёл.

О: А с чем была связана такая популярность?

Л: А я тебе скажу как Бивис и Батхед: «Потому что мы были такие крутые».

Е: Ну, не знаю. Как ни банально это звучит, может, не врали, может, просто ни одной левой, ни с легковухи, а всё отдавали, понимаешь?

Л: Без тормозов мы тогда жили.

О: Про Рок-клуб расскажите поподробнее. Какие концерты проходили? Какие у вас взаимоотношения были с администрацией?

Е: С администрацией — замечательные. Девчонки в нас влюбились и хотели из нас, в общем-то, второе «Кино» сделать. Я этого не одобрял, понимаешь? Потому что я, Игорь Фролов. Я Егорыч, никакой я не Цой. Я хотел себя показать, друзей посмешить. Это всё, что я хотел, в общем.

В Рок-клубе было здорово в те времена. Это дух. Он пропал сейчас. Мы, конечно, уже монстры в этом деле, конечно. Но пусть будет. Я свои рамочки разрушил, свой имидж. Я живу, я с тобой разговариваю сейчас.

О: Расскажите, пожалуйста, о Фестивале Надежд в Горбушке. Как вы туда попали?

Е: Это Рок-клуб устраивал.

Л: Март 1989 года.

О: Там панковские группы играли?

Л: Нет, разные.

Е: Ну что, Горбуха. Я первый раз в Москву приехал. Пьяный всё время. Не помню ничего. На концерте у нас звук был плоский, мне самому не понравился. И реакция у людей была такая... Я уже к такой не привык. В Питере у нас...

Л: Там же люди пришли на НИИ Косметики.

Е: А мы тогда играли на чистом звуке, без примочек.

О: А почему вы играли без примочек?

Л: То, что было, на том и играли. Примочек не было, играли без примочек. Это же всё деньги стоило. Кроме того, в этом какая-то изюминка была.

Е: Мы ведь своё звучание искали, пусть ухо режет, но чтобы свой был, чтобы отличный звук был. Потому что стандартов мне уже просто хватило. К 90-му году мы уже музычки наслушались кой-какой.

О: Что вы слушали из западного панка?

Е: «Психатаку» в своё время. Но я вообще не любил слушать музыку по сути. Не хотел портить свой вкус.

О: Чем вас привлекала эстетика панка?

Е: В панке человек, не обладая никакими данными музыкальными, не обладая мастерством никаким — если у него есть что сказать, если он хочет что-то сказать, и он хочет в кайфе жить с друзьями — пить, гулять с девочками, то у него всё получится. И я себе это доказал. Понимаешь, всё. Потом я постарел, я стал тупым.

Л: Забавно то, что теперь из группы «Юго-Запад» пью только я, тот который раньше всем запрещал пить. Не пьют ни Санька, ни Игорь, ни Дрон. Дрон даже курить бросил. Молодец (1998). А у нас ведь в прошлом году была идея записаться. Мы даже составили список песен, которые хотим записать. Но не сложилось. Тут кризис грянул.

Е: Ну, ладно. Мы играли в Нарве на фестивале «Балтийское лето». Бокал же мы привезли оттуда. Третье место почётное. Первое, по-моему, «Кураж» занял, второе «Буква О», а мы — третье.

О: А что фестиваль собой представлял?

Е: Крутой, кстати.

Л: Река Нарва: с одной стороны эстонская территория, с другой — российская.

Е: В старой крепости, во дворике публика стояла на крепостных стенах, на валах XVII века. Тысяч, может, пять было.

Л: Это было в день моей свадьбы. Мы с женой расписались и поехали на фестиваль. Мы играли «Алкоголика» первый раз там. Песня сырая была. Но мы отважились её сыграть. Люди выскочили на сцену. Нас это сбило с толку, мы сбились.

Е: Но я нашёл в себе силы: «Давайте, ребята, начнём заново». И мы отыграли потом хорошо.

Мы в коммерцию так и не вписались с музыкой со своей, хотя у меня такая задачка была. Я такой попроще, чем ребята, может быть. У меня задачка была — заработать денег, с девками познакомиться попросту, может, там потрахаться где-нибудь. Fun. Поганое английское слово. Просто повеселиться. А веселье вылилось в то, что я спился, башня вообще улетела в разные стороны, и я устал от всего этого. Меня стремаки стали бить от славы, от успеха своего мелкого. Я не скажу, что слишком большой успех, но успех был, и никуда не денешься от этого.

Л: Ещё был хороший концерт в Голландии. Играла перед нами группа типа «Getertal», джаз-рок, но круче в десять раз. Как они играли. И я думал, и после них мы должны играть — позорище! Ерунда. Отыграли. И этот солист этой крутой навороченной голландской группы подбегает к нам, трясёт нам руки и говорит: «You're great!» (Вы великие, вы крутые). Кто его просил. А в зале: «We want more! We want more!» (Ещё хотим). Голландцам понравились. Мы играли, а люди танцевали танец «пого». Мы же несведущие в этом деле, а нам сказали: «Раз пого танцуют — значит, это круто».

О: А как у вас концерты в Голландии замутились?

Л: Пьерушка. Пьерушка. Голландец наш знакомый. Русский язык в Питере изучал. Болтался по Рок-клубу. Сам тоже музыкант — на басе играл.

Е: Здесь были вписки с Шахриным. Несколько. Хорошие довольно. Один раз испугались звукооператоры. Мы почему-то дурной славой пользовались, и нам отключили во Дворце Молодежи звук. И мы играли только с мониторчиками.

Е: В ДК «Время» мы играли один концерт. Очень понравилось.

Л: Мы сорвали один концерт. Группа была заявлена, а Саня был в Сибири (это единственный из нас не ленинградец), он был в Сибири, делал заграничный паспорт. Как раз мы должны были в Финляндию ехать — записывать сорокапятку или что-то в этом духе. Так вот Сашка не приехал на этот концерт в ДК «Время». А в афишах было заявлено. Пришли наши фаны и немножко начудили: разбили плафон, в туалете — унитаз. «Хотим «Юго-Запад». Что за фигня? Нету «Юго-Запада». И мы, когда в следующий раз играли с голландцами и норвежцами — мы назывались «Жёлтые чемоданчики» (потому что «Юго-3ападу» не разрешили бы играть).

Л: Помнишь, ты говорил, что весь рок-н-ролл идёт ниже пояса.

Е: Да, для меня это однозначно. Я нашёл для себя объяснение рок-н-ролла и понимание его. Это вот, только в этой области. Если уже не стоит хорошо — то, прости меня, это не рок-н-ролл, а так просто погулять вышел. Но музыкальные формы могут меняться.

О: Как ты понимаешь панк-рок?

Е: Я, честно говоря, не понимаю его. У нас на афишах всегда было написано «фолк-панк», народный панк. В какую-то западную оболочку мы хотели вложить что-то свое. Нам был чужд этот западный типичный вздор, по сути, честно. Но хочется быть модным и шагать в ногу со временем, и какую-нибудь форму самую близкую для себя нашли. Так, немножко наплевательски. Это и дало такой оттенок, в конце концов. А это весело, конечно, панк-рок. Я столько ублюдков видел. Меня тошнит от этих ублюдков.

О: Как ты понимаешь панк-рок как стиль жизни?

Е: Жил я так одно лето...

Л: (Прикалывается) Но не больше — тяжело.

Е: Гулянки, пьянки, дебоши, драки. Милиции вытрезвители, пройденный этап.

О: Панк-рок как музыкальный стиль?

Е: Это неумение играть как профессионал, когда ты под грубой оболочкой скрываешь то, что можно делать тремя аккордами громкого звука, громкого крика. Для многих это так происходило. Для меня это было откровением иногда.

О: Эпатаж какое значение имеет в панк-роке?

Е: Да всё это. Эпатаж — это полуворовском понт. Мы понтили, конечно. Понт — это залог успеха. Если ты выйдешь опущенный, кривоватый. Кто поверит тебе?

О: А в чём у вас эпатаж выражался?

Л: Когда мы были в Казани (благодаря Эдику Хабибулину, второму нашему незабвенному менеджеру) на фестивале. Я на своих армейских штанах расстегнул ширинку и вынул клок рубахи...

Е: Да, с фашизмом мы ещё слегка заигрывали, но я понял, что это не моя дорога. Ну, бывали у меня такие настроения. А сейчас я сам как негр пашу в Финляндии на такой работе грязной, в общем-то. Но возможность есть приезжать. Так что не так всё просто, Оленька...

А всем этим пидорам, которые сейчас в камуфляжах ходят, «за Россию» орут, я, Егорыч, им говорю: «Не надо, ребята. Надо просто работать. Туалеты почистить, страну в порядок привести, а дух национальный сам придёт». А экстремальными методами они ничего не решат.

О: Несёт ли панк-рок опасность для общества?

Е: Да. Если он на волне — как 1977 в Англии — ломали скамейки, плевали, стекла били.

О: На уровне хулиганства?

Е: Когда просто противопоставление себя сытому обществу — это, конечно, неплохо, если у тебя хватает сил душевных и идей в голове это воплотить. Я считаю, альтернатива всегда должна присутствовать. Я всегда ребятам говорил: «Только не надо этого профессионализма полного, потому что мы никогда не станем профессиональной командой».

О: Какие у нас были национальные корни панк-рока?

Е: Мы играли фактически фолк-панк. Сантёру было по фигу. Он просто лепил хорошие стихи и их пел. А у меня всегда философские наклонности были — облепить всё это в какую-то теорию, и с ней уже двигаться по жизни. «Ноль», Федя Чистяков. У него попытки были национальность нашу передать. Ему удалось.

Но панк не способен быть национальным движением России, это однозначно.

О: А какие у вас особенности были? Вот, в Питере, например.

Е: Напевность. Мелодичность. Более неумение играть. Потому что у них начинают играть — тут недалеко до коммерции. А здесь и так катило.

О: Кроме того, возможности репетировать почти не было. Клубов не было в современном понимании.

Е: Да. И это мне тоже нравилось.

Тут ещё от личности многое зависит. Если человек чувствует свои корни, принадлежность к этому народу, если присутствует память крови, тогда обязательно найдется сказать что-то в национальном ключе. А если ему нечего сказать, то он будет копировать западные образцы и делать на этом деньги.

О: Причина развала группы?

Е: Я женился и уехал в Финляндию.

Л: У меня тоже семейные проблемы, которые не позволили продолжать это всё. Кроме того, я не представлял, что группа может существовать без кого бы то ни было. Хоть мы и пытались, когда Сантёр пил безбожно взять на его место кого-то другого — но это было больше с воспитательной целью — чтобы человек увидел, задумался и вернулся.

О: Поездка в Гурзуф на панк-фестиваль.

Е: Разогнали там всех. Побили там омоновцы панков. А я кровишки-то уже попил своей.

Л: В Симферополе он выбил ногой в тамбуре стекло и поранил икру. В Симферополе я купил Игорю за пять рублей костыли.

Е: Меня ребята по скалам носили на горбе.

О: Что бы ты мог пожелать панкам и людям, которые будут читать эту книгу?

Е: Пить поменьше. Любить побольше.